Ей хотелось ответить, что они ни о чем не договорились, и он ее не дождется, но очень уж она хотела увидеть себя на фотографиях и лишь мысленно показала ему язык.
Девушка, которую Надя с первого взгляда отнесла к красавицам, заполняя квитанцию несколько раз изучающее посмотрела на нее. Видя, что Надя достает деньги, она сказала:
– Платить ничего не нужно. Разве Орест не сказал, что пробует тебя на фотомодель? Если ты пройдешь, тебе крупно повезет. Орест – известный мастер-фотограф, его знают не только в России, но и за рубежом.
***
Всю неделю Надя нет-нет да вспоминала свой разговор с фотографом. Она ловила себя на том, что ее тянуло к зеркалу, и она внимательно разглядывала свое лицо, вертя головой и перекидывая косу, как это делал он. До сих пор она мало обращала внимание на свою внешность, ее вполне устраивало, что она не хуже других. Признанных красавиц она в расчет не брала, потому что они, как правило, не могли похвалиться успехами в учебе. А для Нади учеба была важнее всего, ее обязанность – быть лучшей ученицей, чтобы не отставать от Кости и не позорить своих родителей, учителей этой же школы.
Первым, кто назвал ее красивой был, конечно, Костя. Она до сих пор слышит его крик: «Мамочка, смотри, какая девочка!» А недавно он сказал, что она самая красивая девушка на свете. Но его слова она в расчет не брала, потому что как невеста, а теперь уже и как будущая жена она обязана быть для него самой красивой, как и он для нее. Что касается его, тут она нисколько не кривила душой. Он и вправду всегда выделялся среди ребят не только умом, но и внешностью. Она же не слепая, она видит, как на него засматриваются девчонки в школе. Если бы только смотрели, а то еще и нагло пристают. На выпускном вечере вообще с ума посходили, одна за другой ему в любви объяснялись. К ней тоже ребята приставали, но, слава богу, не так много. Отчасти потому, что побаивались Костиных кулаков.
У него уже в восьмом классе был разряд по боксу, а сейчас еще по дзюдо и кунфу, не считая по биатлону. А после того, как он избил Эрика Дагаева за то, что тот попытался распустить руки (даже вспоминать противно), как привык это делать с другими девчонками, на нее и смотреть в школе боялись. А это ее никогда и не интересовало – кроме Кости ей никто не нужен. Для нее самое главное, чтобы она нравилась ему такой, какая она есть. Иногда ей, конечно, хотелось быть покрасивее, но как это сделать, она не знала, а краситься и пудриться не умела. А тем, что на нее в последнее время заглядываются на улице, она совсем не обольщалась, зная, что мужчины смотрят на всех молоденьких девушек одинаково.
Однако слова Ореста почему-то запали ей в душу. Она чувствовала, что ему можно верить.
Она попыталась отыскать на своем лице выразительность, о котором он говорил, и пришла к выводу, что, скорее всего, он имел в виду ее слегка припухлые губы. Ей часто говорили, что у нее притягивающая улыбка. А может, Орест подразумевал ее глаза, меняющие цвет в зависимости от настроения. Когда она сердилась, они темнели до цвета моря и зеленели по-весеннему, когда она смеялась. Ей самой они не нравились, она хотела, чтобы они были голубыми, как у Кости, или черными, как у мамы, зато у нее были пушистые ресницы.
И уж совсем она не знала, что делало ее лицо фотогеничным, но ей было приятно, что Орест находил его таким.
Замерила она и свои параметры. Они оказались очень близкими к названным Орестом цифрам, а талия была даже уже. Бедра – тик в тик, вот только грудь, как ни выдыхай, была больше девяноста. Зато она была правильной формы и не болталась при беге во все стороны, как у других.
Еще менее требовательна была она к одежде. Одевала ее мама, отличавшаяся строгим вкусом во всем. Ее любимыми цветами были черный и белый, реже синий. «У вас вкус монахини, – говорила ей тетя Оля. – Наденьку-то зачем так одеваете? Она ведь девочка», и дарила Наде на каждый день рождения яркие платья. Но мама заставляла дочь ходить в школу только в темно-синем строгом платье, напоминавшем старую школьную форму. Лишь последние два года, когда Надя подросла и ее фигура оформилась, мама стала отдавать ей свои блузки и юбки, слегка их подправляя. Да и на покупку новых вещей у них совсем не стало денег.
Купальник у Нади также был мамин. Лифчик был тесноват, но ей нравилось, что он сплющивал грудь, и она не так бросалась в глаза.
Сначала она отбросила мысль пойти в ателье в купальнике, потому что не собиралась демонстрировать себя в нем. В последний же момент взяла и надела его. На всякий случай, сказала она себе.
***
Она не сразу узнала себя на фотографии, выставленной на витрине фотоателье, зато сразу поняла, что такое фотогеничность. Это когда все лучшее в человеке фокусируется на его лице. Когда невозможно отвести взгляд. Она никогда не видела себя такой красивой и не представляла, что может быть такой. Особенно притягивали широко распахнутые, цвета майской зелени глаза, взгляд которых наряду с серьезностью был по-детски жизнерадостным и как бы говорил: «Смотрите, какая я стала».
Это была та самая фотография, предназначавшаяся для тети Оли.
«Господи, неужели это я? – подумала Надя и, чтобы удостовериться в этом провела ладонью по лицу.
– Взгляни, какая милая девочка, – услышала она мужской голос сзади себя. – На редкость приятное личико.
Она обернулась и увидела мужчину интеллигентного вида, показывавшего глазами на ее портрет молодой женщине в элегантном ярко-розовом костюме. Та взглянула на фотографию, ответила:
– Да, прелестная девочка, ничего не скажешь.
Наде нетерпимо захотелось сказать им, что это она на фотографии, и поблагодарить за хорошие слова. Сдержав себя, она молча отступила в сторону и открыла дверь в фотоателье.
Уже знакомая девушка широко улыбнулась ей и громко крикнула:
– Орест, к тебе! – А Наде шепнула: – Он тебя с утра ожидает. От твоей фотографии мужики балдеют. Второй день, как выставили, отбоя от них нет. Просят твой телефон или домашний адрес. Я же тебе говорила, Орест – великий мастер. Иди, зовет.
Орест молча подал Наде кипу фотографий, и у нее разбежались глаза. Она тотчас стала откладывать наиболее понравившиеся снимки в надежде, что удастся получить их бесплатно. Денег у нее, как всегда, не было. А нравились ей почти все фотографии. Вот только немного портило впечатление одно и то же платье.
– Можно я возьму те, которых здесь по две? – робко спросила она.
Он быстро отобрал несколько снимков, остальные придвинул к ней.
– Бери.
Она мгновенно сунула их в сумочку, мысленно прикинув, сколько они стоят6 не меньше тысячи рублей. А они с Костей никак не могли решить, сколько заказывать: два или три снимка.
Набравшись смелости, она спросила:
– Почему здесь нет «На первое свидание в мамином платье»? Не получилось?
Орест исчез в соседней комнате и вернулся, держа двумя руками огромную, величиной с лист ватмана, фотографию. Надя тотчас подумала о тете Оле, спросила, нет ли лишней.
– Получишь после выставки, – ответил он. – Раньше нельзя. Таковы правила. Ты в купальнике?
– Только я раздеваться не буду. Я пришла лишь за фотографиями.
– Ты в каком веке живешь? Очнись, солнышко мое! Сейчас на красоте зарабатывают бешеные деньги. А тебе даже надеть нечего. Взгляни на себя со стороны. Кто сейчас так ходит? Ты же в этом наряде, как доярка в день выборов. Попробуй догадайся, что у тебя там под юбкой. Кто твои родители?
Пытавшаяся представить доярку Надя машинально ответила, что родители преподают в школе.
Не стыдно сидеть на их шее? Не жалко их?
– Что вы от меня хотите? – крикнула она со слезами на глазах.
Орест вынул из кармана кошелек и положил перед Надей деньги. Она бросила на них взгляд, сказала поспешно:
– Я не возьму.
– Согласен, что мало. Если дело с тобой пойдет, получится с Парижем и конкурсом красоты, ты будешь получать по триста за минуту работы. С таким феноменом я сталкиваюсь впервые. В жизни ты собой ничего не представляешь. Галка тебя эффектнее, а на фотографии не она, а ты притягиваешь, как магнит. Слушай, может, тебе в кино податься? Ах, да, там сейчас без порно не обойтись.
Надя поднялась, отодвинув деньги.
– Спасибо за фотографии. До свидания.
– Фотографии на стол! – рявкнул Орест. – Или за каждую по сотне. Нет, по сто двадцать! Как всем! Гони две тысячи!
Она вернулась к столу и с каменным лицом стала вынимать фотографии из сумочки.
– Все вынула? А теперь засовывай назад. Ты на меня не обижайся. Для меня одинаково – что ты, молодуха, что дряхлая старуха. Подожди, я сейчас. – Он принес из соседней комнаты такую же большую фотографию, на которой была снята согнутая в три погибели старуха, просящая милостыню в переходе метро. На ее морщинистом лице было столько горя, скорби и мольбы, что у Нади защемило сердце. – Пошлю в Париж в паре с твоей фотографией под девизом «Плата за жизнь». Хороший контраст твоему портрету. Наверное, в твои годы она была такой же красивой. Если ее портрет получит приз, обеспечу ее на всю оставшуюся короткую жизнь и поставлю памятник, как она просила. Так что не выпендривайся. Я сейчас позову Галку. Она когда-то сама пытала счастье в различных конкурсах, но у нее выпуклости оказались не на том месте, где нужно.
